Угасающее солнце: Шон`Джир - Черри Кэролайн Дженис (лучшие книги читать онлайн бесплатно .txt) 📗
— Ты хочешь умереть? — спросил его Ньюн с глубоким уважением. На мгновение Дункан испугался, решив, что мри немедленно поможет ему в этом, потому что скажи мри: «Ты желаешь чашку воды?» — тон был бы тем же самым.
Он поискал подходящие слова.
— Я хочу, — сказал он, — пойти с вами. Но я не могу есть. Я не могу спать. Нет, я не хочу умирать. Но я умираю.
Ньюн сдвинул брови. Глаза его мигнули. Он протянул изящную, золотистую руку и коснулся рукава Дункана. Это был странный жест, акт сострадания — Стэн достаточно изучил мри, чтобы понять это.
— Не умирай, — серьезно попросил его мри.
Дункан едва сдержал готовые прорваться рыдания.
— Мы должны играть в шон'ай, — сказал Ньюн.
Это было безумием. Дункан хотел было отказаться, потому что руки его дрожали, и он знал, что будет промахиваться: ему показалось, что лучшего способа покончить с собой не придумаешь. Но мягкость Ньюна обещала другое, обещала дружбу, занятие на долгие часы. Игрок не мог думать ни о чем другом, когда играл в шон'ай.
По соседству с красной звездой, пять дней без прыжка, они играли в шон'ай и говорили друг с другом, незакрытые вуалями. Игру сопровождало песнопение, и руки отбивали ритм — так играть было еще труднее. Но Дункан научился, и теперь, даже засыпая, он чувствовал этот ритм, который завораживал, завладевал всем его разумом; и впервые за много-много ночей он спал глубоким сном, и утром он ел больше, чем, как ему казалось, был способен.
На шестой день, рядом со звездой, ритм игры стал более быстрым, и Дункан терпел боль от попадания по кости, и научился обходиться без сострадания Ньюна.
Еще дважды стержень попадал в него: один раз Стэна подвели нервы, а другой — собственная злость. После первого раза он разозлился и бросил стержень, нарушив правила игры. Ньюн вернул ему стержень с такой ловкостью, что Стэн растерялся. Дункан вытерпел боль и понял, что потерять сосредоточенность из-за страха или гнева означало испытать более сильную боль и проиграть игру. Он заставил себя собраться и играл в шон'ай всерьез, пока еще с жезлами, а не с острой сталью, как играют келы.
— Почему, — спросил он Ньюна, когда у него накопилось достаточно слов, чтобы спрашивать, — играя, вы раните своих братьев?
— В шон'ай играют, — сказал Ньюн, — чтобы заслужить жизнь, чтобы постичь разум Народа. Кто-то бросает. Кто-то получает. Мы играем, чтобы заслужить жизнь. Мы бросаем. Руки пусты, мы ждем. И мы учимся быть сильными.
В Игре был порог, за которым лежал страх, и те, кто играл, знали наверняка, что пощады не будет. Об этом можно было на некоторое время забыть, пока темп был под силу, и лишь потом осознать, что это всерьез и что темп увеличивается. Страх поражал нервы, и Игра растворялась в боли.
«Играй, — посоветовал ему Ньюн, — чтобы заслужить жизнь. Бросай свою жизнь, кел'ен, и лови ее в свои руки."
Он слушал и понял наконец, почему мри испытывает огромное наслаждение от этой игры.
И он впервые познал своего рода безумие, которое позволяло мри не только выжить, но и наслаждаться чудовищными ощущениями прыжков, в которых корабль бросал себя с кажущейся беспорядочностью от звезды к звезде.
Они прыгали еще дважды, и Дункан спокойно ждал, когда прозвенит тревога и начнется растворение. Он наблюдал за мри, зная, о чем думает стоящий перед ним кел'ен… зная, как расслабиться и бросить себя без остатка в ритм Игры, чтобы последовать за кораблем и не бояться.
Дикий смех охватил его, когда они выходили из второго прыжка: в планетарной разведке его учили, как выжить, но то, как это происходило в Игре, было чем-то совершенно чуждым — беззаботное безумие, в котором и состояло мужество мри.
Кел'ен.
Он что-то потерял, нечто, чем дорожил когда-то; и так же, как и тогда, когда он швырнул в забвение все остальное, что прежде принадлежало ему, чувство утраты было смутным и отдаленным.
Ньюн молча смотрел на него оценивающим взглядом, и Стэн встретил этот взгляд прямо, все еще не в силах избавиться от мыслей об утрате. Один из дусов, малыш, обнюхал его руку. Стэн отдернул ее, отвернувшись под укоризненным взглядом Ньюна, и пошел в свой угол — поступь его была твердой, хотя чувства отказывались поверить в это.
Он не был тем, кого отправлял Ставрос.
Он сел на свое убогое ложе и взглянул на календарь, который он начал выцарапывать и который забросил. Прошлое больше не имело значения; важно было лишь то, что теперь у него будет достаточно времени, чтобы он действительно мог забыть.
Забыть письменность, забыть человеческую речь, забыть Кесрит. В его прошлом имелись пробелы, да и в настоящем их тоже хватало — взять хотя бы те ужасные и заполненные лихорадкой часы; а иногда его память выкидывала фокусы и почище — Стэн вспоминал какие-то вещи, которые казались слишком странными в этом корабле, в этом долгом путешествии.
Мрак, о котором говорил Ньюн, начал проглатывать это, ибо в нем не существовало меры, и направления, и причины.
Тем же самым куском металла, которым делал отметки, Дункан затер их, уничтожив записи.
12
Дни складывались в месяцы. Дункан проводил их, тщательно соблюдая распорядок, разбирая узлы машин, которые не нуждались в этом, и вновь собирая их — лишь бы быть занятым… играл в шон'ай, если Ньюн соглашался; запоминал бессмысленные цепочки имен и постоянно твердил про себя на хол'эйри слова, которым он недавно научился, занимая руки игрой узлов, которой Ньюн научил его, или на камбузе, или еще каким-нибудь занятием, которое пришло ему в этот момент в голову.
Он научился обязательной для келов работе по металлу; научился вырезать — сделал из пластика глуповатую фигурку дуса, и сначала не знал, что с ней теперь делать; но потом ему пришла в голову неожиданная мысль.
— Отдай его госпоже, — сказал он, когда дус, как ему показалось, стал вполне похож на настоящего; и сунул фигурку в руки Ньюна.
Мри, казалось, расстроился.
— Я попробую, — пробормотал он со странной серьезностью, и сразу же поднялся, и пошел, как будто просьба Дункана была делом огромной важности.
Он вернулся не скоро, и устроился на полу, и поставил маленькую фигурку дуса между ними на циновку.
— Она не приняла, кел Дункан.
Никакого оправдания отказа госпожи; Ньюн не мог извиняться за приговор Мелеин. Стало ясно, почему Ньюн не хотел даже попытаться взять подарок для нее, и через мгновение лицо Дункана вспыхнуло. Он не одел вуаль, но угрюмо смотрел вниз, на отвергнутую нескладную маленькую фигурку.
— Ну что ж, — сказал он, пожав плечами.
— Бу'айна'эйнейн… ты вторгся, — сказал Ньюн.
«Дерзкий», — перевел Дункан, по-прежнему заливаясь краской.
— Еще не время, — сказал Ньюн.
— А когда придет время? — резко спросил Дункан, слыша мягкий вздох мри. Ньюн закрыл лицо вуалью, обидевшись, и поднялся.
Брошенная маленькая фигурка лежала там два дня, пока Ньюн, коснувшись Стэна, негромко спросил, может ли он взять ее.
Дункан пожал плечами.
— Бери, — сказал он, радуясь, что может наконец избавиться от нее.
Та исчезла в складках внутренней мантии Ньюна. Ньюн поднялся и вышел из каюты. Дусы двинулись следом и вернулись, и, обеспокоенные, вышли снова.
В главном коридоре проходила незримая граница. Дункан знал места, куда он может пройти внутри корабля, а куда — нет, и не пытался нарушить запрет. Он был отстранен не от работ по кораблю, а, главным образом, от общества Мелеин; Ньюн входил и выходил оттуда, но Стэн не мог.
Сейчас Дункан, подгоняемый человеческим упрямством, решил посмотреть, куда же Ньюн ушел с фигуркой; шаги Стэна постепенно замедлялись и наконец замерли в коридоре, который он не видел целую вечность: дойдя до его поворота, Дункан даже представить себе не мог, что осмелится зайти так далеко — и теперь, оказавшись здесь, успокоился и задумался.
Лампы вокруг были выключены, и в воздухе чувствовался слабый запах мускуса, который фильтры не уничтожали полностью. Огромная коричневая тень, и рядом с ней — вторая, сидели в тени перед открытой дверью: дусы — значит, Ньюн здесь, — подумал он.
